Поколение в чистом виде

В городе на Неве дорогих (официально дорогих!) общественных бань не было довольно долго. Но к Олимпиаде-80 появилась у самого Невского проспекта вошедшая вскоре в городской фольклор «Баня на Марата».

В баню за престижем

В детстве я жил в старой питерской коммуналке, где не то что ванной, горячей воды не было. Отец водил меня в баню, после чего это учреждение довольно долго ассоциировалось у меня с помывочным, пользуясь чиновничьей лексикой, пунктом — ничего интересного. Прошло много лет, и я понял, как я ошибался. 

В Советском Союзе бани делились на две социальные категории. Для народа, то есть для тех, у кого в квартире не было ванной и горячей воды. И для слуг народа. Вот в этих элитных банях уж точно не мылись. Посещение таких бань свидетельствовало о принадлежности к определенному если не классу, то, по Войновичу, разряду. В них обязательно присутствовал бассейн, мало кого интересовавшая парилка, и главное, гостиная. В ней и устраивалось застолье с обильными возлияниями. В так называемых директорских саунах обязательно присутствовала и небольшая спальня. Хотя высшим шиком банного кутежа считался секс в бассейне. Ведомственные баньки вошли в кровь «постсоветского» человека, эта модель поведения прижилась, и я абсолютно не удивляюсь, когда из новостных выпусков российского телевидения узнаю, что то министр, то банкир, то другой большой человек погорел в бане. Не угорел, боже упаси, а именно погорел. Конкуренты заботливо оснастили «помывочный пункт» видеоаппаратурой, и страна узнала своего героя в объятьях дорогостоящей проститутки. 

Казалось бы, чего проще: ну, оборудуй, к примеру, баню в своей загородной резиденции, еще и пошикарнее будет. Многие мои знакомые, наблюдая по телевизору, как всесильного недавно российского министра втаптывают в грязь, дружно плевались и крутили пальцем у виска: «на черта ему нужно было светиться в элитной бане, расположенной в центре столицы, совсем мужик не соображает». «Он соображает, и все понимает». А вот преодолеть себя не может. Москва и Питер (никогда не называл даже  мысленно любимый свой город Ленинградом) брежневского периода жили своей, особенной жизнью.

Поколение семидесятников

Сегодня принято считать, что антисоветские разговоры велись на кухне, там же рассказывались анекдоты про вождя-маразматика, этим все и заканчивалось. Все так, да не совсем. У нашего поколения жителей двух столиц (семидесятниками его назвать, что ли, вот неисследованный еще литераторами срез, шестидесятников вдоль и поперек изъездили, обидно даже) выработался свой определенный жизненный почерк. На романтику, приписанную новейшими историками «детям XX съезда», нам элементарно не хватило веры. Ни в социализм с человеческим лицом, ни в победу лириков, ни в успех физиков. Нам было, по большому счету, плевать и на тех, и на других. Светлого будущего для себя мы не ожидали, предпочитали о нем не заботиться. Не могу сказать, чтобы цинизм стал нашей идеологией, он, скорее, оказался единственно возможной защитной реакцией. Увы, многое на этом не лучшем качестве и базировалось. Соцреализм нам не импонировал. Сегодня многие, и совершенно искренне, заметьте, восхищаются старыми кинолентами, воспевают дескать, доброту, пробуждают в человеке что-то хорошее, светлое. Все, конечно, познается в сравнении, наверное, на фоне круглосуточной «расчлененки», неплохо глянуть в полглаза на роман наивной работницы-комсомолки и молодого инженера. Тогда те же картины поносили почем зря за наглую лакировку действительности. 

Это поколение уже не покупалось на лозунги, интеллигенция стремительно матерела, обрастала мускулами, и на попытку красномордого верзилы вытеснить из очереди человека в шляпе, отвечала хорошо поставленным хуком в челюсть. Окончив с отличием медицинский институт в 1954-м году, мои родители получили зарплату по шестьсот рублей на лицо и страшно гордились собой. Не деньгами, их катастрофически не хватало, а профессией. Они и сегодня готовы врачевать задаром. Мои сверстники, облачившись в белые одежды, говорили: «Если вы считаете, что мы получаем зарплату, считайте, что вас лечат». И тоже гордились — собственным циничным юмором. Эта фраза считалась фирменным почерком московских медиков. Питер все московское отрицал на дух, обходился своим: «Лечиться даром — даром лечиться». Тоже остроумно.

Цена красного диплома

Если вам не нравится термин «семидесятники», пожалуйста, могу предложить и другое определение — «поколение выброшенных дипломов». «Мы все учились понемногу», а как же иначе? И цинизм к 17 годам еще не полностью выжрал романтику, и армии советской (что уж тут скрывать, многие побаивались), и родителей сводить преждевременно в могилу отказом от поступления в институт (не столь важно, какой) не хотелось. А главное, пожалуй, заключалось в самой атмосфере круга, в котором мы выросли. Нельзя было не учиться. Учились, и получали вожделенные «корочки», а с ними — нет, не шестьдесят, как наши родители, а 100 — 110 целковых. И живи, как знаешь. А знали мы — выпускники, куда больше «предков», горе же, как известно, от ума. 

Улицы Питера бороздили дипломированные таксисты, способные инженеры в дымчатых импортных очках элегантно смотрелись за барной стойкой в Интуристе, недавний отличник «Политеха» поражал коллег по овощебазе скоростью и точностью проводимых в уме математических операций и радостно встречал дефицитным ананасовым компотом сокурсника — ныне директора мебельного магазина — хороший парень, к тому же пригодится. 

Новые русские бизнесмены коротают досуг в новых русских ресторанах и ночных клубах. В наше время клубы были только военно-патриотические, ресторанов же мы не избегали. Но и не очень привечали, не без оснований называя «гадюшниками», «тошниловками» и прочими подобными терминами. Других не было, за неимением гербовой принято писать на простой, чем мы иногда и занимались, но особого удовольствия это не доставляло. Наше сообщество дипломированных «неспециалистов» сложно было назвать нормальным, оно — плоть от плоти той больной эпохи, нас взрастившей и сформировавшей. На нездоровой почве ничего приличного не произрастает, наши ценности и привязанности не отличались особой нравственностью и интеллигентностью в высоком понимании этого слова. Хотя все мы, без колебаний, зато с гордостью, относили себя к «проклятой» прослойке. 

Я помню, как все начиналось

Пора, наверное, вернуться к исходной точке этого затянувшегося повествования. Излюбленным  местом времяпровождения питерской «золотой молодежи» (как презрительно называли ее фельетонисты из партийных СМИ) была баня, и, конечно же, не та, в которой моются. Это был и шик, и престиж, если, конечно, уровень ее соответствовал. В Москве «элитные» бани появились в начале семидесятых, это не считая легендарных «Сандуновских», что гремели с довоенных времен. В городе на Неве дорогих (официально дорогих!) общественных бань не было довольно долго. Но, как это ни обидно для гордых питерцев, спасла нас московская Олимпиада. Дело в том, что часть ее футбольного турнира проходила в «колыбели трех революций». Город спешно приводили в порядок. В основном по способу князя Потемкина, но кое-что реально построили. Так и появилась у самого Невского проспекта вошедшая вскоре в городской фольклор «Баня на Марата». Прижилось именно это народное название. Официальное сначала было «Олимпийские бани» (чтобы помнили!), потом почему-то «Баня №1» (номер явно не порядковый, если по возрасту, многие «помывочные пункты» существовали и работали без капитального ремонта с XIX века). Но все мы ездили просто «на Марата», и не один Александр Яковлевич Розенбаум там «счастлив был когда-то». Архитектурно — классический соцреализм, то есть прямоугольная четырехэтажная коробка без излишеств, с пивным баром в подвале. Наискосок кто-то решился (по тем-то временам!) построить круглосуточный венерологический профилакторий, он-то точно номер один, аналогов в Питере не было. Оставшийся для истории безымянным автор идеи, без сомнения, являлся практичным человеком, не понаслышке знавшим жизнь во всем ее многообразии. Спасибо ему от сотен моих знакомых (а скольких незнакомых?!). 

Дороги, которые нас выбирают

 Я вновь, с вашего, надеюсь, позволения, отвлекусь от бани, на сей раз, ненадолго. 

В 1972-м году из дверей элитной специализированной питерской школы выпорхнул в большую жизнь мальчик по имени Саша Б. Как раз из тех самых дверей, что двумя годами раньше уверенной спортивной походкой вышел юный Володя Путин. Там, признаюсь, «некогда гулял и я». Для многих выпускников «281-й химической нашего призыва» север, раньше, или позже, оказался вреден. Наш соученик Саша Б. — преуспевающий бизнесмен в Соединенных Штатах, отлаживает там компьютерные системы связи, вроде — миллионер (впрочем, справедливости ради, Путин в России тоже сделал неплохую карьеру, талантливую, с гордостью скажу я вам, молодежь выпускала «281-я специализированная»). 

В 1979 году Саша Б. сидел в глубоком и безнадежном отказе. Шансов уехать не было и не предвиделось, с работы дипломированного инженера-технолога, оказавшегося изменником родины, с треском выперли, и больше никуда не брали — сионист, прах его побери. Веселый жизнелюб Сашка, оказавшись без копейки в кармане, загрустил. Подхалтуривал он по-черному во всех смыслах этого слова: заменял (без оформления, естественно) «выпавших в осадок» грузчиков в ближайшем к дому универсаме. Директриса по многолетней привычке первое время пыталась рассчитаться с ним «жидкой валютой» (водкой), но Сашка в то время предпочитал «деревянные». Однажды он взволнованно рассказал друзьям, что знакомый отказник предлагает устроить его в новую баню, что на днях начнет работать где-то на Марата. Взятка, или, на языке того времени, вступительный взнос — 2000 рублей. Деньги даже для работающего человека сумасшедшие… Но впереди реально маячило место банщика, правда, не в классе люкс (туда не попасть) с большим бассейном, а в обычном. Но и туда билет стоил рубль вместо привычных 18 копеек в районных городских банях, куда лишенные домашней ванной питерцы ходили мыться. Сашка смолоду был не чужд авантюрной жилки. Две «штуки» он одолжил, и «отбился» в первый же месяц. Благодаря нашей с ним дружбе еще со школьной скамьи, я удостоился чести присутствовать на открытии «Олимпийских бань». 

На улице Марата

Увиденное меня потрясло. Это была одна из загадок советского периода, ответ на которую мне по сей день неизвестен. В бане трудились, исправно набивая карманы, преимущественно отказники, и вряд ли в этом была заслуга директора Фимы Гильденбранта. Среди них были и люди, напрочь лишенные жажды наживы. Прекрасно помню мрачноватого философа, ночного истопника Натана, в недавнем прошлом кандидата математических наук, ему тоже власти отказали в праве на репатриацию. В банщики он идти не захотел. Днем он занимался частным репетиторством, ночью — кочегарил. 

На Марата толпой повалил народ, что и предопределило схему работу этого удивительнейшего учреждения. В нем было чисто и красиво. В нем было крахмальное белье и интеллигентный персонал (в отличие от пьяных старичков в «районках»). Великолепно работали парные. И самое главное — публика. Она не мылась, да зачастую не очень-то и парилась, она отдыхала, или гуляла. Слава «Олимпийских бань» вскоре вышла за пределы города. На Московский вокзал (благо рядом) прибывал поезд из Мурманска, и десяток (как минимум) морячков, с туго набитыми карманами, шли на Марата. На целый день. Парились, пили и… отоваривались дефицитом. Чего в бане не было, так это магазина. Зато «Гостиный двор» располагался неподалеку. На километры растянувшийся универмаг давно уже привлекал разве только туристов из сибирской глубинки. На прилавках — советская власть, за прилавком советская же хамоватая продавщица. Это — первый этаж, а на втором — знаменитая галерея («галера»). Там процветал удивительный симбиоз — дружелюбно существовали фарцовщики, спекулянты, милиционеры и покупатели, прибывшие со всех уголков необъятной. Товар бывал и привозной, и тот, что не дошел до прилавков. Находчивые ребята кое-что приносили банщикам на Марата — на реализацию. На Невском — наплыв  праздно шатающихся иностранцев, и куча магазинчиков, в которые иногда подбрасывали ходовой товар. Девчонки-продавщицы перебрасывали его туда же, по соседству, в баню. Быстренько поднабравшиеся коммерческого опыта, перебравшиеся за несколько месяцев из метро в «Жигули» последних моделей вчерашние отказники и мэнээсы «сдавали» все это втридорога. Однажды на моих глазах пьяненькая группка рыбачков с Севера разом купила у банщика 10 ондатровых шапок знаменитой питерской меховой фабрики «Рот фронт» по 250 рублей за штуку. За полчаса до этого они достались ему на сто рублей дешевле. Неплохой бизнес, не правда ли? Но не основной, основным была сама баня. В ней, как видите, было все, кроме… входных билетов. Да если б они и существовали в кассе, опытный человек ни за что бы их не взял. Расчет прост. Билет в обычный класс стоит рубль (в люкс — все умножается на три). Сеанс — полтора часа. По истечении этого срока тебя благополучно выгонят, пить-есть не позволят, и вообще никакого тебе внимания (а как же престиж?!). Тот же рубль платишь банщику — и ты дорогой гость, даже веник для тебя найдется (за дополнительные, естественно, деньги). И стол импровизированный накрыть тебе помогут, и сиди — хоть целый день. И все-таки банный коллектив страховал себя от потерь. Кассирши, приходя утром на работу, сразу же создавали дефицит билетов. Стоит ли говорить, что народу в классе всегда было больше, чем положено. Банщик «сдавал» и подсобки, и собственную служебную комнату (самый престижный вариант). В каждом классе была своя изюминка. Одной из них являлся мой однокашник Саша Б. Веселый, повторю, разбитной, эрудированный парень. Поболтать с таким — одно удовольствие, довольно быстро он стал городской знаменитостью. Стало быть, отдохнуть на Марата у Саши — модно и престижно. Однажды в Сочи на пляже я случайно познакомился с зубным техником из Харькова — простым советским не очень-то и подпольным миллионером. Узнав, что я из Питера, он первым делом поинтересовался, знаю ли я банщика Сашу с Марата. Вот она, поистине мировая слава!

Когда фонарики качаются ночные

Но подлинный «пир духа» начинался ночью. В 23 часа баня закрывалась. Точнее, посетители ее покидали, уступая место ночным уборщикам. Те, к слову сказать, тоже трудились не за зарплату. Им, по устному договору, доставалась треть выручки от скопившихся за день пустых бутылок — сумма солидная. Две трети шло банщикам. Дело было поставлено серьезно. Бригадир уборщиков, студент-физкультурник Костя, подгонял «левый» грузовик, и в него сноровисто сгружали стеклотару. К полуночи эти ребята исчезали. И в классы приходили компании из шести-восьми человек, разбитых, естественно, на пары. Они приносили с собой целые сумки выпивки и снеди, как никак, на всю ночь. Участники подобного гульбища ощущали себя королями. Черт его знает, при этой совковой скукотище, возможно, так оно и было. Об этих ночах на Марата потом рассказывали друзьям, знакомым, сослуживцам, как об успешном покорении Эвереста, и, странное дело, никогда не доводилось слышать слов осуждения. С каждой пары банщику полагалось 50 рублей, большие деньги, но мы же помним, что в то сумасшедшее время немало инженеров переквалифицировалось в работников советской торговли. 

Однако технические навыки не забывались, и иногда приносили пользу. Однажды четыре молодых человека договорились с четырьмя же очаровательными девушками сходить ночью на Марата, к Саше. Вышел «прокол» (редкий случай): красавицы не пришли. А на них ведь была возложена сугубо женская обязанность — приготовить закуску. Мужики же свой долг исполнили честно: каждый по два «сабониса» (бутылки «Сибирской» по 0,75 л) притащил. Ну не домой же с ними возвращаться? Сашка взял пустую трехлитровую банку, соорудил из подручных средств какой-то непонятный инструмент, при помощи которого наполнил тару чистым сиропом из автомата с газировкой. Чем не закуска для 30-летних остолопов? Свидетельствую: в бане пилось, как нигде. Посидел за столом, пропарился, окунулся в холодный бассейн, и ты опять ни в одном глазу. Для здоровья пользы мало, вред один, а для настроения — хорошо, не стану скрывать. 

Слепок времени

Я перестал ходить на Марата, когда пришел Горбачев, отказников начали выпускать, и Саша Б., после долгих колебаний, уехал в Америку. Сегодня в Питере множество частных маленьких бань, богатых, роскошных. А «наша» и вовсе снесена. Хотя в конце 90-х я с удивлением встречал там немало старых знакомых, с которыми «был счастлив когда-то на улице Марата». Они — преуспевающие бизнесмены, им вполне по карману были те бани, что заслуженно считались элитными уже в новой России. «Мужики, вас что тянет на «места боевой славы?», — поинтересовался я. Они только улыбнулись. Мне ведь и объяснять ничего не надо. Просто баня на Марата была приметой того времени, рискну сказать — слепком с него. Вряд ли этот слепок отличается художественной ценностью и чистотой, таковым то время и было. 

Но ведь это было время нашей молодости. И мне кажется, что частичка романтики в нас тогдашних все же была. 

Не за ней ли мы возвращались на Марата?   

            

Поделиться ссылкой: